В Стокгольме мальчику нравилось. Няня водила его гулять на набережную, он играл с местными ребятишками. Наримуне брал в аренду яхту и выходил с мальчиком на острова. Он сажал ребенка на плечи, и бродил между высокими соснами. Пели птицы, на опавшей хвое играло весеннее солнце, распускались первые цветы. Уезжая в Европу, Наримуне предупредил Зорге, что не хочет оттуда передавать информацию:
– В Стокгольме все, как на ладони, – сказал граф, – город маленький, и посольство тоже. В любом случае, я не занимаюсь, как это выразиться, военными интересами Японии. У нас в тех краях и нет военных интересов. Швеция, нейтральная страна. Подожди, пока я вернусь в Токио, возглавлю отдел, в министерстве…
– Станешь принцем, – подмигнул ему Зорге. Ничего не ответив, граф перевел разговор на планы министерства обороны по вооружению авиации новыми, немецкими истребителями. Он слышал об этом на завтраке, в кружке дипломатов, экономистов, и государственных чиновников.
Свадьбу назначили на следующий год.
Будущий тесть прислал официальное письмо, за подписью министра двора. С невестой Наримуне не виделся, они даже не обменивались весточками. Подобное поведение было не принято. Собственные родители графа встречались до свадьбы всего один раз. Отец выбрал будущую жену в альбоме аристократок, достигших брачного возраста. Дедушка и бабушка Наримуне изучили данные о ее родословной. Отец увидел предполагаемую невесту тайно, девушка не подозревала о готовящемся сватовстве. Снимки, и в те времена, недобросовестные родители, могли улучшить. Важно было рассмотреть девушку не на фото.
– Папа так и сделал…, – Наримуне варил кофе, – и мама ему понравилась. Бабушка и дедушка согласились, послали свата…, – кофе зашипел, он едва успел подхватить медный кувшинчик. Сугихара-сан сказал, что это подарок турецких коллег.
– А любовь…, – он услышал с террасы смех сына, мягкий голос кузена Аарона, – любовь у меня была…, – горько подумал граф:
– Йошикуни родился по любви. Пусть будет счастлив, мой маленький…, – он редко вспоминал Лауру, только иногда, ночью, чувствовал запах вишни, слышал ее шепот:
– Я люблю тебя, люблю…, – кузен Аарон думал, что мать ребенка, якобы, умерла. Наримуне и сыну собирался сказать то же самое. Это, решил граф, было лучше для всех:
– Йошикуни пока никого мамой не называет, – он разлил кофе по чашкам, – даже няню. Его моя жена будет воспитывать…, – за аквавитом, наконец, выяснилось, зачем рав Горовиц появился в японском консульстве.
Аарон, было, хотел добавить, что беспокоится за сестру, но оборвал себя:
– Кузен Наримуне не обязан ездить в Голландию. У него работа, и ребенок на руках. С Эстер все в порядке, у нее американский паспорт. Только близнецы…, – кузен предложил ему шведские сигареты, в золотом портсигаре, с выгравированными журавлями, гербом рода Дате:
– Ничего не может быть проще, – пожал плечами граф, – мы выдадим столько виз, сколько потребуется…, – темные глаза, заметил Аарон, улыбались. Плескала вода, мальчик хлопал в ладоши: «Плывет! Кораблик плывет!». Рав Горовиц откашлялся:
– Наримуне, у беженцев нет виз для проезда дальше. То есть в Америку, например…, – граф сидел, закинув ногу на ногу, покачивая носком ботинка.
– Я понял, – он мимолетно улыбнулся, – понял, Аарон. Сделаем исключение, не страшно. Они получат транзитные визы, их пропустят на территорию Маньчжоу-Го, через Советский Союз, а потом…, – Наримуне повел холеной, с отполированными ногтями, рукой:
– Разберетесь, на месте…, – Аарон давно решил сопровождать поезда с беженцами:
– Дам телеграмму папе, отправлю Регину с Авраамом, в Палестину, и поеду на восток. Людям нужна помощь, поддержка…, – он подумал, что Эстер, наверняка, связалась с Америкой, просто телеграмма от отца не дошла до Каунаса:
– Устрою людей в Харбине, и отправлюсь домой…, – Аарон понял, что три года не видел семью:
– Но потом вернусь в Европу, как Авраам. Стрелять я умею. Судя по всему, легальной деятельности, скоро наступит конец…, – он спросил у Наримуне о войне. Граф замялся:
– Посмотрим, что произойдет на западе. Что касается востока, Япония подписала мирный договор со Сталиным. Можете спокойно ехать в Маньчжоу-Го. Ехать, жить…, – Аарон честно предупредил Наримуне, что у многих людей имеются только недействительные польские паспорта.
– Поставим визы в литовские удостоверения беженцев…, – граф задумался:
– В общем, начинай приносить документы, сегодня. Здесь только я и Сугихара-сан, из дипломатического персонала. Он человек чести, – Наримуне поднялся, – мы говорили, как помочь евреям. И здесь ты появляешься…, – граф щелкнул пальцами:
– Придется нам вдвоем сесть за пишущие машинки. Технический персонал перевезли в Стокгольм, две недели назад. Один шофер остался…, – всех японцев в Прибалтике нашли. Наримуне провел свои встречи и мог бы вернуться в Швецию. Он смотрел на взволнованное лицо кузена:
– Ему тридцать, мы почти ровесники. У него седина, в бороде, на висках. Четыре года он в Европе, работает. Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир, – Наримуне вспомнил о летчике, на Халхин-Голе:
– Надеюсь, он не погиб. Воронов. Большевика так звали, дядю Питера. Он во время гражданской войны погиб. Однофамильцы, конечно…, – о большевике Наримуне слышал от тети Юджинии. Он вздохнул:
– Йошикуни придется посидеть в консульстве, в кабинете. Людей много, работы на несколько дней. Ничего, я игрушки принесу, поспит на диване…
– Регина, – подумал Аарон:
– Она хорошо с детьми управляется. Она не откажет. Группа Авраама только через три дня уезжает…, – он похлопал Наримуне по плечу: «Няню я маленькому организую, и отличную».
– Играть…, – Йошикуни взобрался по ступеням террасы. Граф, присев, раскрыл руки:
– Аарон-сан с тобой поиграет. Мне надо поговорить, с господином консулом Сугихарой. Но я скоро вернусь…, – он остановился у дверей гостиной. Аарон и ребенок шли к пруду. Сын засмеялся:
– Птицы, птицы…, – белые голуби порхали над травой. Вдохнув сладкий аромат липы, Наримуне зажмурился от яркого, теплого солнца:
– Все будет хорошо. Поставим столько виз, сколько успеем. Сугихара-сан займется работой и дальше, когда я уеду…, – надев пиджак, граф пошел в консульскую половину особняка.
Длинные, ловкие пальцы повертели мелок.
Затянувшись сигаретой, Максим ткнул окурком в медную пепельницу, на зеленом сукне бильярдного стола:
– Готовься, кузен, – весело сказал Волк, – я тебя разобью…, – в кофейне «Ягайло», на аллее Свободы, было накурено. В большие, растворенные на проспект окна веяло ароматом липы. В темноте мелькали проблески фар, шуршали тормоза, вспыхивали огоньки сигарет.
Сегодня уехало две группы подростков. Они ночевали в Вильнюсе, переходя границу ранним утром. Регина и Авраам проводили их, на вокзале. Рав Горовиц вернулся домой в хорошем настроении, сказав, что кузен Наримуне в Каунасе. Дипломат обещал помочь с визами для беженцев.
Аарон, не присев, выпил чашку кофе. Он отправлялся в Кейданы, в ешиву, собирать паспорта у раввинов и учеников. Аарон успел позвонить руководителям общины, и быстро с ними посовещаться. Они решили, что первыми транзитные визы получат осиротевшие дети, и семьи. Переодевшись в спальне, Аарон отвел Регину в сторону. Выслушав его, девушка кивнула:
– Спрашивать незачем. Конечно, я помогу с маленьким…, – Волк, после обеда, ушел, загадочно пробормотав о делах. Он велел Аврааму и Регине встретиться с ним вечером, в кофейне «Ягайло», где, по словам Волка, имелся отличный бильярд и живая музыка.
Регина прислушалась. Пока что оркестр не появлялся, в главном зале играло радио. Регина, немного, понимала литовский язык. В лагеря приезжали еврейские дети из Каунаса.
– Самая популярная песня этого года! – заявил диктор:
– Поет американская звезда, пани Ирена Фогель! Песня посвящается всем, кто сражается с Гитлером. Девушка вспоминает, как она проводила любимого, в армию…, – Аарон говорил Регине, что знаком с пани Иреной, по Берлину.
Низкое, томное контральто вырывалось в теплую ночь:
– A nightingale sang in Berkeley Square…., – Регина, с доской и мелком в руках, обернулась. Белокурая голова Волка склонилась над бильярдным столом. Он, внимательно, изучал расположение шаров. Когда Максим ушел, Регина сказала доктору Судакову:
– Он русский, второй день в Литве, а чувствует себя, как рыба в воде.
Серые глаза угрюмо взглянули на нее:
– Подобным людям, – отозвался Авраам, – везде легко. Он…, – Регина пожала плечами:
– Человек, предпочитающий свободный образ жизни…, – девушка, лукаво, улыбнулась:
– Он мне говорил. Вы, кузен Авраам, упоминали о словах господина Бен-Гуриона, – Регина уперла руку в стройный бок:
